Господа судьи! Господа присяжные! Вашего приговора ожи­дает подсудимая, обвиняемая в самом тяжком преступлении, кото­рое только можно себе представить. Я в своем возражении пойду шаг за шагом, вслед за товарищем прокурора. Мы, удостоверясь в существенном значении улик, взвесим их значение, как того тре­бует интерес правды, и преимущественно остановимся не на пред­положении, а на доказательствах. Искусная в высшей степени речь товарища прокурора, основанная преимущественно на предположе­ниях…

Председательствующий: Господин защитник, я прошу вас удерживаться, по возможности, от всяких выражений одобрения или порицания противной стороны.

Защитник: Господин товарищ прокурора в своей речи сгруппировал факты таким образом, что все сомнения делаются как бы доказательствами. Он озарил таким кровавым отблеском все улики, что мне приходится сознаться, что вы, господа при­сяжные, должны были склониться несколько на его сторону. Вспомните, господа, что мы два дня находимся под довольно тя­желым впечатлением. Наслоение впечатлений, накопившихся в продолжение этих двух дней, не дает нам возможности сохранить ту долю самообладания, которая дала бы возможность строго взвесить все улики и скептически отнестись к тому, что не выдер­живает строгого анализа. Господин товарищ прокурора опирается преимущественно на косвенные улики. Первой уликой он представ­ляет народную молву. Господин товарищ прокурора говорит, что народный голос редко ошибается; я думаю наоборот. Народный го­лос есть воплощенное подозрение, которое нередко вредит крестья­нину. Почему в настоящем случае народный голос является против подсудимой? Труп найден в погребе дома Волохова. Волохов жил несогласно со своей женой, после этого следует немедленное за­ключение — она виновна. Почему? Больше некому. Вот народная логика. Для того чтобы нагляднее понять, что такое народный го­лос в настоящем случае, необходимо вспомнить существенные чер­ты характера действующих лиц. Каков человек был Алексей Воло­хов? Он был пьяница, во хмелю буянил, бил стекла (по осмотру оказалось, что в его доме было разбито до 40 стекол); когда он возвращался пьяным домой, он шумел, но при этом, как показали все свидетели, он стоял крепко на ногах. Эта индивидуальная чер­та его имеет весьма важное значение. Замечательно, что никто из свидетелей не подтвердил главного обстоятельства, никто не ска­зал, вернулся ли Алексей Волохов 17 августа домой ночевать, тог­да как в два или три часа его видели на улице пьяным.

Мы знаем, что он был в этот день несколько раз в трактире, Никита Воло­хов видел, как он шел по улице с каким-то мужиком пьяный, но он не сказал, что видел его, как он вошел в дом. Если бы было доказано, что он ночевал в этот день дома, то это было бы доволь­но сильной уликой против подсудимой, между тем почти положи­тельно можно утверждать, что он не ночевал дома, так как его ближайшие соседи, Никита и Семен Волоховы, непременно долж­ны были слышать его возвращение. Член суда, производивший осмотр, удостоверяет, что из половины Семена слышен был даже обыкновенный разговор в половине Алексея, а тем более должны были быть слышны шум и крики, без которых невозможно было совершить убийство. Господин товарищ прокурора делает предпо­ложение, что Волохов был убит сонным, но я полагаю, что делать предположения в таких важных делах мы не имеем никакого пра­ва. По мнению эксперта Доброва, подтеки на руках убитого могли произойти от, сильного захвата рукой; если допускать предположе­ние, то в этом случае возникает сильное сомнение о самом обстоя­тельстве дела. Относительно показания мальчика Григория я дол­жен заметить, что оно носит на себе явный след искусственности. Вы слышали, господа присяжные, что мальчик признавался, что он действовал по научению дяди; если предположить, что мальчик действовал сознательно, то чем объяснить то обстоятельство, что он от 17 до 22 августа никому ничего не говорил, он бегает сво­бодно по улицам, играет с мальчиками и мать его свободно отпу­скает. Остановимся на минуту на предположении, что убийство совершено ею и мальчик видел это, то неужели бы она отпустила его на улицу, где каждый мог бы его спросить об отце? Впрочем, остановимся на его показании: он говорит, что видел, как мать его ручкой топора без железа била его отца; потом он говорит, что видел отца в погребе; ясно, что мальчик смешивает время; он лег­ко мог видеть, как отец его пьяный спал и у него из носу текла кровь, после же он слышал, что отец его найден в погребе. Маль­чик явно перемешал события; выдумкой в его рассказе является только показание его о топоре. Я не могу допустить мысли, чтобы мальчик до такой степени отдавал себе отчет о своих впечатле­ниях, чтобы так долго мог помнить о таком событии. Далее, в числе улик товарищ прокурора приводит то обстоятельство, что подсу­димая 17 августа ходила ночевать к Прохоровым; он объясняет это ее боязнью оставаться ночевать в том доме, в котором она только что совершила убийство; но эта улика достаточно опроверг­нута следствием, так как свидетели показали, что она и прежде ночевала у соседей, когда муж ее возвращался домой пьяный.

17 августа, видя, что муж долго не возвращается, и, думая, что он возвратится пьяный, она уходит ночевать к соседям. Господин товарищ прокурора не допускает того, чтобы она, уйдя из дома, не заперла ворот, но я должен заметить: во-первых, что ей неза­чем и нечего было запирать, так как у нее в доме ничего не было; во-вторых, раз вышедши из ворот, запереть их изнутри невозмож­но. Вы слышали, что Мавра Егорова ушла ночевать к Прохоро­вым, дом оставался пустой. Никита, бывший в то время ночным сторожем и живший рядом, не мог не знать этого. Никита гово­рит, что он не помнит, караулил ли он 17 августа. Он отрицает драку свою в тот день с Алексеем Волоховым, отрицает даже, что был в тот день в трактире, но мы должны в этом случае более доверять показанию трактирщика. Я считал излишним загромож­дать судебное следствие вызовом трактирщика и других, видев­ших Никиту в трактире. Я не имею права составлять новый обвинительный акт, но странным является отрицание Никиты о быт­ности его в трактире с Алексеем Волоховым. Затем я должен остановиться на осмотре следов крови, найденных в верхней части дома. Пол в комнате был найден замытым на три квадратных ар­шина, в пазах пола были найдены небольшие сгустки крови. Я говорю «небольшие» на том основании, что если бы куски были большие, то они были бы перед вами в числе вещественных дока­зательств, вместо этих забрызганных кровью щепок, которые ле­жат перед вами. Из медицинского осмотра мы видим, что у Алек­сея Волохова вскрыта была полая вена, из которой должно было быть обильное кровотечение; кроме того, Алексей Волохов был человек с сырой, разжиженной кровью, следовательно, кровь дол­жна была вытечь из его тела в огромном количестве; должны бы­ли быть крупные фунтовые сгустки крови и тогда незачем было бы соскабливать маленькие кровяные пятнышки, чтобы представ­лять их к судебному следствию; тогда нужно было бы представить эти большие сгустки. Между тем мы их не видим. Так как наука не в состоянии доказать, какая кровь найдена была в верхней комнате, то не было бы причины подозревать непременно, что это кровь человеческая, но, заметьте, что подсудимая сама не отрицает того, что это была кровь Алексея Волохова, и объясняет это кро­вотечением из носу. Мы не имеем причины не доверять ей в этом случае, тем более, что фельдшер подтвердил, что он ставил банки Алексею Волохову, который жаловался на приливы крови в голо­ве. Правда, общественное мнение склоняется не в пользу подсуди­мой. Оно говорит, что подсудимая была злого и сердитого харак­тера, но не надо забывать того, что это мнение было высказано тогда, когда в народе уже сложилось убеждение в виновности подсудимой, и потому доверять ему вполне нельзя.

Далее. И това­рищ прокурора в числе улик выставляет нравственные качества подсудимой. Признаюсь, я не ожидал, чтобы нравственные каче­ства человека можно было поставить ему в вину. Я должен при­бавить, что эта женщина десять лет была замужем. Имея пьяно­го мужа, который пьяный “буянил, она часто уходила ночевать к со­седям. Мудрено ли было в этом случае молодой женщине увлечь­ся, а между тем из показаний свидетелей и из повального обыска мы видим, что она никогда не нарушала долга жены. В доказа­тельство ее нравственных качеств я должен прибавить, что она на повальном обыске никого не отвела от свидетельства о ее поведе­нии. Здесь, на судебном следствии, она требовала, чтобы все сви­детели были спрошены под присягой, хотя я накануне заседания объяснял ей, что свидетелям, спрошенным без присяги, дается менее вероятия, но она отвечала мне: «Авось они оглянутся и по­кажут правду», так твердо она была уверена в своей невиновно­сти. Товарищ прокурора находит, что у Алексея Волохова не было врагов, не было причины враждовать против него, но судебное следствие показывает нам, что могли быть причины вражды: он нанимался не раз в рекруты и не исполнял обещания. Кроме того, я должен сказать, что жена Никиты судилась как-то с одним му­жиком по вопросу об изнасиловании, что могло подать повод к насмешкам со стороны подсудимой и тем возбудить против нее вражду. Кроме того, для братьев покойного Алексея мог служить предметом зависти дом его. Я не хочу сказать, чтобы для братьев его мог быть интерес убить Алексея, этот интерес мог и не суще­ствовать, но зато мог быть интерес скрыть преступника. В числе других улик, выставленных господином товарищем прокурора, он указывал на то, что Мавра Егорова часто ругала своего мужа, называла его жуликом, мошенником и каторжником. Но кому не известно, что в народе употребляются более резкие ругательст­ва, и они не могут давать повода к подозрению совершения пре­ступления. Да и могла ли Мавра Егорова равнодушно смотреть на развратный вид пьяного мужа, который действительно выгля­дел арестантом. Далее, товарищ прокурора говорит, что убийца всегда старается бежать от трупа. Совершенно соглашаясь в этом с товарищем прокурора, я должен заметить, что Мавра Егорова не страшилась быть на погребе, она солила там огурцы и лазила даже в погреб. Если допустить, что Мавра Егорова совершила преступление, то ее нужно признать за какое-то исключение из всех людей. Между тем, если допустить, что убийство совершено было посторонним лицом, то проще допустить, что убийца бросил труп в погреб Волохова?

Дом был совершенно пустой, погреб от улицы был в семи шагах — все это очень хорошо мог знать ноч­ной сторож. Товарищ прокурора замечает, что трудно предпо­ложить, чтобы посторонний убийца сходил за мешком, в который положил Волохова. Я согласен, что это трудно, но еще труднее предположить, чтобы был отыскан мешок там, где его не было, а мы знаем, что Мавра Егорова не имела мешка, она даже брала мешок у соседей, когда ей нужно было солить огурцы. Если до­пустить, что подсудимая, совершив убийство, уничтожила все сле­ды преступления, замыла кровь на полу в верхней комнате, то по­чему же она не замыла пятен крови, оказавшихся на окнах и стенах. Кроме того, и из медицинского осмотра видно, что раны были нанесены тремя родами орудий. Не говоря уже о том, что одному человеку нужно было употреблять три различные орудия для того, чтобы совершить убийство, я замечу, что в доме Волоховых ни ножа, ни шила не было найдено. Что подозрения на подсудимую могли быть, об этом не может быть и спора, но закон говорит, что для того, чтобы преступление было наказано, оно должно быть несомненно, а всякое сомнение должно толковаться в пользу подсудимой и никак не во вред ее. В настоящем же слу­чае я полагаю, что убеждение в виновности подсудимой ни в ка­ком случае не могло у вас сложиться. Тому показанию свидетелей, что Мавра Егорова не часто ночевала у соседей, я ни в каком случае не могу доверять. Они показывают так потому, что боятся, чтобы не навлечь почему-либо в этом случае на себя подозрения, и показывают так для того, чтобы окончательно отстранить себя от всяких подозрений. Далее, товарищ прокурора говорит, что подсудимая постоянно клевещет на свидетелей; клевещет ли она, я предоставляю судить об этом вам, господа присяжные; я, со своей стороны, думаю, что большей искренности со стороны под­судимой и желать нельзя. Если вы недостаточно убедились моими доводами, то я должен заявить вам, что случаи судебных ошибок нередки в уголовной практике. Нужно надеяться, что эти ошибки будут реже и реже. Тем не менее, я не могу допустить, чтобы суд присяжных мог допускать такие ошибки. Вы, господа присяжные, должны постановить свой приговор, основывая его на убеждениях логических, а не формальных.

Господа присяжные, настоящее преступление совершено было среди белого дня, между тем Семен Волохов говорит, что он, вер­нувшись вечером домой, никакого шума в квартире Алексея не слыхал. Показание Прохорова об ужасе подсудимой, когда она пришла к нему ночевать, ничем не подтвердилось. Я с изумлением замечаю, что товарищ прокурора в числе улик признает слова ее, сказанные Никите, что если ее притянут к суду, то он будет стоять с ней на одной доске.

Если придавать этим словам значе­ние, то странно, почему же Никита не был привлечен к суду. Я объясняю слова ее так: она хотела этим выразить, что если ее, против которой нет никаких улик, привлекут к суду, то тем более должны привлечь к суду Никиту, который был сторожем в дерев­не и должен знать, кто совершил убийство. В заключение я дол­жен упомянуть о краже 150 рублей. Мавру Егорову постоянно попрекает сноха тем, что она нищая, что муж ее все у нее пропил. Она из досады похищает у снохи деньги, но совесть ее мучит и она открывается в этом священнику. Она никогда не обвиняла мужа, она прямо говорит перед священником, что она, а не муж ее, украла деньги. Тот берег клятву с Семена и его жены в том, что те никому не расскажут о происшедшем. Что же происходит? Вот, господа присяжные, насколько нравственными личностями яв­ляются Семен Волохов и его жена. Только что поклявшись перед образом, они через полчаса нарушают эту клятву. Предоставляю вам судить, насколько можно доверять их показаниям.

Господа присяжные, я ожидаю от вас строгой правды, строго­го анализа. Перед вами женщина, шесть месяцев томившаяся под тяжелым обвинением. Девять лет в горе прожила она с мужем, еще худший конец ожидает эту нравственную личность. Невольно преклоняешься перед таким горем.

Подсудимая была оправдана.